1.Имя, фамилия персонажа.
Рен Ватсон | Ren Watson
первая фамилия: Накамура | Nakamura
прозвище: Лил (англ.) | Рир (яп.)
так как имя Рен имеет значение «водяная лилия», то, став девушкой, иногда представлялась как Лил/Рир, в зависимости от того, с кем общалась с японцем или европейцем/американцем и т.д. объясняется различие тем, что в японском языке не существует звука «л», Рен его употребляет так как знает английский.   

2.Возраст.
20.05.1983 год
28 лет.
близнецы.

3.Характер.
Склад ума и поведения делает Рен слишком недоступной, и в то же время кажется, будто она для всех, но это ложное впечатление.
Ватсон слишком красноречива, и обаятельна, и это уже возведено чуть ли не в ранг таланта. Она так и излучает харизму, знает, когда и кому стоит улыбнуться, а когда осадить одним взглядом. Ее ораторские способности, которые Лил постоянно тренирует на практике живого общения, могли бы обеспечить ей карьеру адвоката, но и на должности врача-сексопатолога это здорово выручает. Умение себя правильно подать, заговорить собеседника, вызвать симпатию с первого впечатления - все это доведено до автоматизма. Ее приветливо улыбающемуся лицу хочется верить, но делать этого нельзя категорически. Послушайте меня, потому что уж я как никто знаю, какая она внутри, какая она – «настоящая», что скрывается под целой коллекцией масок. На самом деле, она лживая, как последняя лицемерка, и беспринципная, как заправская портовая блядь.
Это человек настроения, но об этом очень сложно догадаться, если не знать Рен достаточно близко, а сия привилегия досталась очень не многим, приближенным людям. Фактически, разозлить ее может что угодно, любая мелочь, точно также, как словно в противовес она может флегматично отнестись к по-настоящему плохой новости. Радость, грусть, ненависть, меланхолия, игривость могут возникать и пропадать со скоростью движения синусоиды, отображающей биение сердца. Но, что самое оригинальное – Ватсон этого почти не демонстрирует. Кажется, что ее ничего не трогает, постоянное спокойствие, в котором лишь изредка появляются оттенки каких-либо эмоций. Для Лил всегда слишком откровенная демонстрация чувств казалась чем-то вроде дурного тона, привычнее всего ей оставаться отстраненно вежливой. Мягкая улыбка, расслабленная поза, четко подобранные слова – это привычный стиль поведения. Даже если в этот момент девушка мысленно наматывает кишки собеседника себе на кулак, вряд ли тот хотя бы приблизительно об этом догадается. Вежливость, любезность, толерантность в поступках закрепились за Ватсон очень давно, она словно бы проводила между собой и другими людьми четкую грань, за которую нельзя было переходить в общении ни под каким предлогом. И хоть японка при разговоре несомненно внушает доверие, но ясно дает понять, насколько следует держать дистанцию. Причем, сама Рен гордится этим свойством своего характера, что только подтверждает и закрепляет степень её самодовольства. 
При всем при этом с более доверенными людьми Лил становится намного менее серьезна, хотя ее юмор чаще всего переходит в иронию, которая проскальзывает волей неволей даже в сосредоточенном разговоре, в котором неуместны шутки. Сарказм - это уже своеобразная привычка, которую девушке довольно сложно в себе подавлять, впрочем, частенько ей удается смягчить этот эффект короткой обезоруживающей улыбкой в стиле "прости-дурочку-по-другому-не-умею". И, как правило, прощают.
И, вроде как, на первый взгляд кажется, что Ватсон легко идет на контакт, знакомится, общается, но на самом деле она очень скрытна. Разговоры по душам - явно не ее стезя, ибо даже если она наберется терпимости выслушать кого-то, то ответной откровенности от нее лучше не ждать. Она не будет разглагольствовать о своих проблемах даже под страхом смерти, предпочитая отмолчаться и разрешить все самостоятельно. Признаться, что имеются неприятности - это для Рен все равно, что признаться в своей слабости, в том, что какие-то вещи или явления ей пока не по силам, а японка слишком привыкла строить из себя на людях "Мисс Идеальность". Что не мешает ей, впрочем, беспринципно заниматься самыми отвратительными и безнравственными вещами с потрясающим увлечением и без всякого зазрения совести. Ночью она может участвовать в оргии с применением насилия, а на следующий день вести себя так невозмутимо, будто прошлую ночь преспокойно спала сном младенца. Да. Невозмутимость - это определенно то, что характеризует каждый ее поступок, не отличающийся особой нравственностью или адекватностью. А таких поступков она даже за сутки иногда успевает совершить предостаточное количество. Нонконформистка, поэтому понятие "нормальности" у Ватсон своеобразное. Общепринятые нормы она принимает постольку, поскольку ей требуется поддерживать свой деловой имидж, по сути же считает их для себя совершенно неприемлемыми, а потому неофициально творит, что хочет. А что она может захотеть в следующий момент, одному черту известно, так как если судить по увлечениям, Лил явно ему поклоняется и уже успела забронировать себе местечко в Аду. Дерьмо и жестокость совершает с завидным хладнокровием, и умудряется выглядеть при этом шикирующе привлекательно, что раздражает даже.
Причем, совершать дерьмо Рен привыкла с фантазией, которой у нее хоть отбавляй, так как с детства ее голова больше всего походила на кладезь идей и дом советов. Что примечательно, идеи в ее черепушке генерируются нон стоп, так как однообразие смерти подобно. И девушке постоянно нужно чем-то заниматься, она не признает безделье вообще в никаком виде, ведь в этой жизни нужно столько всего успеть. А если все же рутина настигает, то Ватсон по этому поводу может с легкостью впасть в депрессию, которая внешне никак не проявляется, но жрет ее изнутри, как и все остальные эмоции, которые она упрямо держит при себе. Впрочем, как любой человек может сорваться, но такое происходит крайне редко в чрезмерно напряженной или экстремальной ситуации, и тогда уж лучше поскорее от нее убраться, потому что порвет и не заметит. Уместно выражение "редко, но метко". И это единственное явление, о котором японка может пожалеть, остальное "содеянное" ничуть ее не трогает, даже если по логике вещей должно.       
И еще. Не привыкает, не привязывается, не влюбляется. Стать зависимым от кого-то - это для Рен фобия из фобий. Привязанности случались с ним лишь пару раз за всю жизнь, но удержать их при себе девушка не смогла, обожглась, и, согласно ее философии, это очередные слабости, которые якорем тянут вниз, не позволяя самореализовываться и слишком затягивая. Когда все мысли сосредоточены только на одном человеке, вещи, явлении, то это мешает мыслить широко, это сковывает как наручники. Именно поэтому Ватсон панически бежит и освобождается от зависимостей, впрочем, она уже даже отчасти научилась даже и не привыкать. Даже кокаин, который девушка себе периодически позволяет, не затягивает ее и не превращает в наркомана. Она скорее тайная наркоманка своих извращенных желаний, в которых она прекрасна. Чертовски.

4.Внешность.
Чтобы изобразить на холсте и передать всю живость этого кукольного существа, по имени Рен, мало будет огромного количества всевозможных красок и кисточек, ко всему прочему потребуется немалое мастерство, чтобы показать легкость и хрупкость, но даже этого вряд ли будет достаточно, потому что картина совершенно не тот носитель, который в состоянии продемонстрировать непосредственную красоту в той полной мере, в какой ею обладает нынешняя Ватсон. Нет, она не идеальна, она всего лишь похожа на идеал. Во всем виновато постоянное стремление к совершенству. В действительности, просто как кукла, которая на первый взгляд не имеет изъянов, кажется идеальной, но в итоге в ее красота все же кажется какой-то неправильной, возможно, безжизненной. То, что Лил – человек, несомненно искупляет этот обычный кукольный изъян, но и добавляет несколько чисто человеческих недостатков. Ну, а теперь более подробно и по порядку, что же собой представляет эта девушка.
И если по порядку, то первое, на чем акцентируется внимание – это лицо, черты которого кажутся слишком правильными. Прямой небольшой, не вздернутый, без горбинок, аккуратный нос; выделяющиеся скулы, плавные линии, и только подбородок несколько заострен. Более заметные частицы внешности, связанные с лицом – это глаза и губы, естественно, которыми Рен очень часто пользуется, если пытается добиться своей цели при помощи внешности. Контур губ четко очерчен, и сами они обладают естественным бледно-розоватым оттенком, хорошо смотрящимся на их довольно пухлой форме. У  Ватсон не то чтобы слишком полные губы, далеко нет, но это и не тонкая полоска, скорее «золотая середина», их можно назвать аккуратными, а действительно пухлыми лишь в те моменты, когда они обиженно надуты. А глаза.. вряд ли вы услышите историю о завораживающих омутах, в которых, по традиции всех романтично-сопливых песен, следует всенепременно утонуть. Во-первых, следует начать хотя бы с того, что Лил – генетический урод, ибо несмотря на естественно черный цвет волос, очи у девушки свело-голубого оттенка, что встречается достаточно редко среди японцев, но она компенсирует это карими линзами. Кроме того, ресницы у Ватсон достаточно темные и густые, что придает взгляду выразительности. К слову о взгляде, который, как и вся мимика очень живой. Если девушка злится, обижается, радуется, то чаще всего сие просто написано у нее на лице, и слова уже не нужны. Хотя скрывать свои эмоции внешне Лил все же способна при желании. Ну, а последняя часть, которая завершает описание головы – это прическа, а точнее волосы, ибо прически на них как бы особой и не существует, точнее она слишком переменчива. Как и говорилось выше, Рен - брюнетка. Причем, если раньше, будучи парнем, локоны просто в беспорядке спускались ниже плеч, то, став девушкой, начала экспериментировать с ними. Густые волосы иногда были коротко подстрижены, иногда наоборот Ватсон отращивала их достаточно длинно и делала различные прически и укладки. Ей шел практически любой стиль, благо лицо пластические хирурги "слепили" просто шикарное. 
Следуя далее по списку, коснемся описания телосложения, которое вряд ли отличается вообще от стандартного для хруппких японок. Для начала нужно сказать, что Лил сравнительно невысокая, и обладает низким ростом даже для девушки, не превышающим 167 сантиметров. Отличается почти дистрофичной худобой, но тело пропорциональное, хотя руки, бедра, да и талия в обхвате достаточно тонки, что придает общему виду некоторую хрупкость. Будто бы если схватить неосторожно, то можно сломать или разбить, как фарфор. К слову сказать, если достаточно сильно прихватить, предположим, за запястья, то на бледной коже скорей всего очень скоро проявятся синяки, или просто покрасневшие следы, что достаточно варварски смотрится на ровной без особых изъянов коже. Но у Рен есть и другие отметины на теле, сделанные искусственно. Это татуировка на спине в виде руки, держащей цветок, выглядящая - так.
Что касается стиля в одежде, то тут можно позавидовать вкусу Ватсон. Она всегда одевается уместно, красиво, и на ее худом теле очень многое смотрится просто превосходно. Платья, юбки, брюки, легинсы, шорты, обтягивающие или наоборот безразмерные майки, деловые костюмы. Для каждой ситуации Рен сможет умело подобрать одежду и выглядеть при этом привлекательно. Также обстоит и с макияжем, который может быть как незаметным, так и ярким, в зависимости от ситуации.   

5.Биография

Через месяц Судзуки уже примеряла свадебное платье, проклиная своих родителей с устаревшими взглядами, своего ребенка, которого уже ненавидела, своего будущего мужа - не подающего никаких надежд, потенциального наркомана, и свою жизнь в целом. Ей было восемнадцать, и она совершенно не была готова к семейной жизни, и, более того, не хотела бросать учебу. Но теперь все ее планы на будущее летели в тартарары из-за дурацкой неосмотрительности. Впрочем, Наоки был "рад" сложившейся ситуации не меньше своей будущей жены. Он также являлся студентом, вырос в обычной небогатой семье, не имел глобальных планов, просто прожигал жизнь на вечных тусовках, пока не нарвался на эту папенькину дочку, упакованную в дорогие шмотки, дешевку. Потом ее беременность, и ее ненормальный папаша со своими деньгами и связями, обещавший кастрировать, если тот только попробует отказаться от женитьбы. Сбежать из города тоже не было вариантов, так как бежать было некуда и не на что.
Поэтому брак состоялся. Добрые родители Судзуки купили дом, снабдили финансовым фондом. Но семьей это назвать уж точно было нельзя.

Эти двое ненавидели друг друга, и у обоих было на это туева хуча причин. Так же они оба ненавидели себя, и каждый проявлял свою ненависть по-своему. Сначала это были постоянные склоки, ссоры, скандалы, взаимные оскорбления. Нана даже пыталась жаловаться родителями, даже приходил отец и устраивал новоявленному муженьку просветительские беседы, тот кивал, а потом все повторялось. Но затем семейная жизнь повернулась под другим углом, Наоки конкретно подсел на наркоту, да еще и подсадил на них жену, чтобы перестала предкам жаловаться. Надо сказать, что план удался, потому что теперь врать они начали на пару, между тем проводя вечера и ночи на пьяных, обдолбанных вечеринках, несмотря на то, что у Наны уже был довольно внушительный срок беременности.
И в один из таких прекрасных дней веселье окончилось трагедией. Наоки нанюхался так, что на вечеринке ему стало плохо, передозировка, у его жены началась истерика, причем, она больше боялась того, что родители все узнают, а не того, что Наоки умрет. в итоге скорую пришлось вызывать для обоих, так как у девушки начались схватки.
Спасти не удалось никого, кроме ребенка, который родился недоношенным. Наоки так и не откачали, у Наны еще до родов отказало сердце, пришлось срочно кесарить и спасать дитё. Родился мальчик.
И вот, пока на Фиджи 30 мая 1983 года праздновали День Рату Сир Лала Сукуна, в Японии праздновали рождения очередного маленького пениса, которому дали имя Рен. Хотя празднованием это было назвать сложно, хотя дед и был счастлив, что родился наследник, но и так же поражен смертью дочери.         

Опеку над Реном оформили и в дальнейшем воспитывали родители Наны. Дед уж больно вдохновился воспоминанием мальчишки, так как всегда хотел сына. Именно поэтому напряг всех врачей Токио, чтобы этого ребенка выходили, так как родился он очень худым и болезненным, как, впрочем, и все дети, рожденные наркоманками, к тому же раньше срока. Но старший Судзуки сделал все возможное и невозможное, поэтому годам к трем Рен перестал постоянно проводить время в больницах, и его отправили в детский сад. Ребенок оказался очень даже общительным, как только научился говорить, делал это практически без остановки, если не болел. Правда, мелкий Накамура все еще оставался слишком худым, но подрастал очень милым и симпатичным, и это было, пожалуй, единственное, за что он мог бы поблагодарить своих родителей. По их отсутствию Рен не особо-то и переживал, так как никогда не видел, к тому же уже с малого возраста был поразительно терпеливым. Даже все свои многочисленные болезни переносил спокойно, не жалуясь. А в детстве случались они действительно часто, к тому же у мальчика был врожденный порок сердца. Всевозможные ветрянки, краснухи и коклюши появились в медицинской карте еще в первые годы жизни, а уж простуды каждый раз перетекали в ангину с осложнениями, и уйма денег уходила на всевозможных врачей.
Но, к тому времени, как Рен пошел в школу, его состояние более или менее пришло в норму, неизменными оставались только регулярные ангины. Только вот уже в школе общение, как ни странно, у мальчишки не заладилось с ровесниками. На самом деле поведение Накамуры отличалось от общепринятого, он уже в младшем возрасте был слишком женственным и нежным, ему было интереснее играть с куклами, частенько завороженно наблюдал за девчачьми платьями, мечтая о таком же для себя, но его гардероб пополнялся только штанами, майками и костюмами. Игры с другими мальчишками во всевозможных казаков-разбойников, драки, лазанье по гаражам - все это казалось Рену диким. И только к одиннадцати годам мальчишке удалось найти друга, который бы его понимал, с которым Накамура и проводил больше всего времени, дружба с которым продлилась годами. Именно этот парнишка, кстати, и подсадил японца на изучение английского языка, заражая планами когда-нибудь сбежать в Европу.   

Он действительно отличался от своих сверстников, продолжал вести себя слишком женственно, кто-то скажет по-гейски, и, наверное, не ошибется. Рен восхищался женщинами, их телами, но только лишь в том аспекте, что всегда хотел быть на них похожим. Иногда он даже подкрашивал глаза, красил ногти лаком, волосы были для мальчишки излишне длинноваты, немного ниже плеч. Это раздражало его одноклассников, которые не упускали шанса поддразнить, оскорбить, задеть, толкнуть. Накамура терпел и старался не обращать внимания, за что, видимо, и был бит.
Отмутузили его совсем не хило. Рен долгое время лежал на койке в одном положении, потому что если сдвинуться хотя бы на миллиметр или шевельнуться, то боль отзовется во всем теле. А еще он ничего не видел, постоянно лежал в темноте, не понимая, что происходит вокруг, и постоянно вспоминая болезненные удары тяжелыми ботинками по худому телу. Те роковые несколько пинков по голове привели к тому, что парень ослеп.
Долгое время даже самые дорогие врачи, вызванные богатым дедом, не могли ничего сделать со слепотой мальчишки. Советовали смириться с тем, что тот больше никогда не сможет видеть, и когда все травмы заросли, то выписали домой. Правда, в больнице Рен провалялся довольно долго, так как организм был еще с рождения слабым, кости срастались долго, точно также как и медленно затягивались раны. После того случая на теле осталось несколько шрамов, заметные белые рубцы на бледной коже, скрытые позже пластикой.
И где-то полгода Накамура пытался смириться с тем, что ослеп, его начали водить к психологу, но каких-либо результатов это не давало. Помогала больше поддержка Ичиносе, который постоянно находился рядом. За это время ребята даже больше сблизились, чем были раньше. Ичи даже признался в том, что на самом деле гей, уже в том возрасте был уверен, и жаловался, что тоже теперь боится такой же участи.
Но, к счастью, Рен не навечно остался слепым, даже привыкнуть к этому состоянию не успел. Дед все же нашел врача, который согласился сделать операцию, после которой зрение к парню начало возвращаться.           

После этого случая начались проблемы. Дед и без того раньше подозревал, что внук не традиционной ориентации, просто наблюдая за поведением мальчишки, а после того, как стал свидетелем того поцелуя, так и вовсе разволновался. Господин Судзуки хотел наследника, который вырос бы, выучился, женился и перенял его бизнес, а не манерного гея, влюбившегося в своего друга. Потому дед всячески пытался ограничить отношения этих двоих, но Рен тут уже встал на дыбы, начал закатывать настоящие истерики, что за ним раньше не замечалось, несколько раз сбегал из дома, стал хуже учиться и прогуливать, объясняя это тем, что не намерен получать знания там, где его не принимают и так и норовят избить снова. К слову сказать, тех ребят так и не нашли, потому что Накамура не помнил, кто его бил, помнил только кучу ботинок и кроссовок, врезающихся в его тело.   
В конце концов, Судзуки сдался и перестал ограничивать отношения Рена с его "другом", а также перевел того из обычной школы в академию, где строже следили за тем, чтобы между учениками не было никаких конфликтов. Стало немного легче, поубавилось ссор, но Накамура продолжал поступать по-своему. Ему хотелось делать все вопреки, на самом деле он просо до сих пор не оправился от травмы, и это все вымещалось в его поступках. Иногда парню хотелось сделать больно окружающим, иногда самому себе. Иногда просто сделать что-то отвратительно. Часто просто хотелось экспериментов, чтобы найти что-то, чтобы отвлекало его о дурацких мыслей. От мыслей о том, что он несовершенен, что он заперт в своем теле.
В том же возрасте, где-то 14 лет, Рен получил свой первый сексуальный опыт. На самом деле он не особо-то и любил Ичиносе, все больше только как друга, но парень придумал для себя так называемую любовь, чтобы жить было веселее и интереснее. И первый опыт был в пассиве, запомнилось не очень хорошо. Было больно - да, но Накамура, как и говорилось ранее, всегда был очень вынослив. Не то чтобы он не чувствовал боль, наоборот, он очень ярко воспринимал все болевые ощущения, но мог очень долго их терпеть.
Впрочем, после первого секса с Ичи, Рен резко потерял к другу всякий интерес. Ему хотелось снова экспериментировать, пробовать что-то еще, пробовать с разными людьми, но даже новые партнеры не давали должного удовлетворения. Накамура не мог смириться со своим телом, он почти ненавидел себя. Каждый раз думая о том, что, возможно, не зря его отпинали тогда.   

Несовершенство своего тела довело Рена до того, что он решил голодать. А еще были таблетки, снижающие аппетит. Много таблеток. Вообще, парень и так был сам по себе очень худой, но ему казалось наоборот. Бесили свои слишком широкие плечи, грубые руки, ноги - все раздражало, хотелось буквально содрать с себя кожу, потому что Накамура был всем в себе недоволен.
Отсутствие пищи сделало его еще более психованным, чем парень был раньше. Он стал срываться на всех, в особенности на близких, отношения с Ичи, с которым сначала пытался остаться друзьями, испортились еще больше, тот уже больше не мог терпеть закидонов Рена. Дед тоже начинал всерьез волноваться, так как Накамура действительно практически ничего не ел, а если ел, то вызывал рвоту сразу после приема пищи. Для его организма это был огромный удар, так как японец и без того был худущим, и вес стал очень быстро терять.
Когда опекуны, в лице бабушки и дедушки, пытались как-то переубедить мальчишку, заставить снова есть, тот закатывал истерики, кричал, что они ничего не понимают, он просто хочет быть идеальным. Со временем еда вообще перестала усваиваться организмом, даже когда Рен сам пытался есть. Его сразу рвало без всяких усилий, а тошнило вообще почти постоянно. В итоге в один момент Накамура просто свалился в обморок от голодного истощения, и его пришлось срочно госпитализировать. И долгое время парень проводит в клинике на лечении, сначала просто валяясь на больничной койке и почти не вставая и ничего не говоря, а потом его опять начали таскать по психологам, психиатрам и различным тренингам.           

Рену было шестнадцать лет, когда его полностью освободили от обязанности обследоваться у психотерапевта, он даже снова начал есть, немного набрал вес, но все равно оставался очень худым. И психологические проблемы ничуть не решились. Накамуру по-прежнему терзал тот факт что он родился парнем, даже очень красивым парнем, но сам мальчишка продолжал считать себя уродом. Замкнулся в себе. Не знал, что делать, продолжал пребывать в депрессии, хоть его и начали снова кормить антидепрессантами. Это не помогало.
В один прекрасный момент Рен просто съедает горсть всех этих антидепрессантов, запивая молоком, чтобы то обволокло желудок, и его не вырвало. План был совершенно конкретным, Накамура серьезно хотел умереть, в отличие от большинства малолетних суицидников, молящихся о том, чтобы откачали. Рен наоборот подобрал такое время, чтобы никого не осталось дома, подсчитал нужное число таблеток, выискивая информацию в интернете, в общем, все как положено. Съел, лег и постарался уснуть.   
Потом он мало, что помнил, так как провалился в какую-то бездну бесчувствия. Оказалось, что его нашел дед, который сначала не мог дозвониться до внука, забеспокоился в свете последних событий, и помчался домой, находя там Рена в бессознательном состоянии. Сердце у Накамуры остановилось еще в машине скорой помощи, и он был мертв около двух минут, пока снова не завели.
Очнулся в больнице, в которой пришлось пролежать еще несколько месяцев, чтобы пройти реабилитационный курс. Хотя лишать себя жизни Рен больше не планировал, решил попробовать жить по-нормальному. На это сподвигла обострившаяся болезнь деда, который переволновался после неудавшегося суицида внука. Все-таки Судзуки его любил, воспитывал, как мог, фактически постарался сделать все возможное, чтобы Накамура был счастлив, отдавал все, что у него было, не жалел никаких денег. Дед заслуживал хоть какого-то уважения, поэтому, выйдя в очередной раз из клиники, Рен постарался сдать все выпускные экзамены, помогло то, что от природы был умен и сообразителен, после чего удачно поступил в один из Токийских Университетов на экономический факультет. 

Примерно полтора года Накамуре удается все же изображать из себя мужчину, правда, все равно гея, но это уже мелочи. Он честно пытается учиться на экономическом факультете, хотя это совсем не интересует парня. Отказывается от постоянного похудения и таблеток, даже мирится с Ичи, но все равно оставаясь с ним лишь друзьями. Но против себя не попрешь. К середине второго года такого самообмана Рен понимает, что скоро просто сорвется и что-нибудь с собой сделает. Возможно, опять подсядет на таблетки, вернется к анорексии или опять попытается покончить с собой. Причем, в этот раз уже более успешно.
В итоге Накамура принимает самое важное решение в своей жизни. Он бросает институт, снимает деньги, тот фонд, что был переведен на его имя, чтобы оплачивать учебу до последнего курса, и тайком ложится в клинику пластической хирургии на операцию по смене пола. Об этом решении знал только Ичиносе, который был шокирован, но не выдал друга, хотя и долго пытался переубедить, говоря что как парень Рен хорош собой. Но то уже все решил, и назад пути не было. И весь девятнадцатый год его жизни ушел на многочисленные дорогостоящие операции, которые были призваны превратить его в девушку. Хотя подобные процедуры не совершаются, если пациент не достиг двадцать одного года, но тут все решили деньги.   
Накамуре повезло в том, что он был низкого роста, да еще и худой. Поэтому спустя долгие месяцы операций,  феминизирующая маммопластика, орхиэктомия, пенэктомия, феминизирующая вагинопластика, удаление кадыка, феминизирующая лицевая хирургия, удаление нескольких ребер и прочие, а потом реабилитации, Рена превратили в хрупкую красивую девушку. Правда, все равно оставались какие-то недостатки, которые не нравились самому Накамуре, но денег и еще более искусного мастера не было пока возможности найти. Впрочем, Рен освоил множество косметических способов, чтобы скрывать недостатки. Его теперь невозможно было отличить от девушки. Даже Ичиносе был в шоке, не узнавая собственного друга. Схожесть в чертах лица, конечно, осталась, но теперь это был совершенно другой человек.
И, наконец-то, Рен чувствовал себя.. правильно. Ему даже казалось, что он, простите, она, теперь по-настоящему счастлива. Имя, кстати, Накамура оставила свое, так как оно было и мужским и женским, только добавила себе прозвище "Лил".
Конечно, потом был еще долгий путь, пока Рен училась вести себя как девушка, одеваться как девушка, краситься, говорить, благо голос подкорректировала хирургия - пластика на связках. А еще предстоял разговор с дедом.
Для Накамуры сейчас жизнь только начиналась, и она хотела получить образование, найти себе хорошую работу, возможно, выйти замуж когда-нибудь. Ей было всего двадцать.
Но господин Судзуки такого фортеля от своего внука, точнее, теперь уже внучки, уже не перенес и отрекся. Впрочем, Рен ожидала чего-то подобного, даже понимала дедушку, и у нее на этот случай был составлен запасной план.

Вообще-то, у Рен никогда не было проблем с естественными науками, типа химии и биологии, и она, еще будучи парнем, думала о медицинском, а конкретно о факультете психиатрии. Но эта мечта блекла на фоне той, чтобы сменить пол, да и когда Накамура впервые поступала, то руководствовалась желаниями деда. А теперь у не был выбор, и девушка выбрала Медицинский Университет, успешно сдала экзамены, к которым готовилась, еще лежа в клинике пластической хирургии, когда была в состоянии. Конечно, встал вопрос о том, каким образом оплачивать обучение, но тут Рен тоже нашла выход и взяла ученический кредит. В новом обличии она вообще чувствовала себя намного уверенней, было уже ничего не страшно, и, казалось, что теперь всего можно было добиться.
Ко всему прочему теперь Накамура не стеснялась еще больше экспериментировать в сексе. Говорят, что близнецы (в плане знака зодиака) самые большие извращенцы, и это совершенно правильное утверждение. Рен и в юношестве уже успела очень многое попробовать, но тогда большее время она проводила в реабилитационных клиниках, а сейчас этой проблемы не стояло. Девушка успешно училась, подрабатывала, чтобы снимать квартиру и вносить кое-какие выплаты по кредиту, сводное время посвящала свободным сексуальным связям, не ограничивая себя какими-то серьезным отношениями. Казалось бы, жизнь, наконец-то, наладилась. Накамуре не на что было жаловаться, у нее теперь было удовлетворяющее по всем статьям настоящее и большие планы на будущее.   

А потом, как и в любой качественной Санта-Барбаре, появился Он. Лил была на третьем курсе, ее жизнь как раз устаканилась, все стало привычным и постоянным, в том числе привыкла и к своему внешнему виду, окончательно теперь позиционируя себя женщиной. Что касается ориентации, то Накамура могла бы считать себя скорее бисексуалкой. Конечно, больше предпочитала мужчин, так как любила чужое доминирование и быть пассивной стороной во время акта, к тому же она любила члены, точнее именно тот момент, когда этот орган был в ней. Но также Рен продолжала восхищаться женским телом, могла без проблем доставить удовольствие девушке, или десяти девушкам подряд. Так что выбор у японки был в два раза больше. Но никогда она не задумывалась над тем, кого скорей могла бы полюбить: мужчину или женщину, тем более, что влюбляться вообще не хотела и не планировала. За нее выбрал Господин Случай, познакомив с Бенджамином Ватсоном.
Лил стоило посмотреть на него всего лишь один раз, чтобы понять, что она хочет его. В том больничном кафетерии. Боже, ей просто захотелось завалить его прямо на ближайшем столе, прямо на глазах у всех присутствующих и затрахать до посинения. Один черт знает, каких усилий стоило Накамуре, чтобы вместо этого просто деликатно подсесть и поздороваться на почти идеальном английском (долгие тренировки языка с Ичиносе не прошли даром).   
Конечно, первоначальный план Рен состоял в том, чтобы, воспользовавшись знанием языка, склонить этого человека на экскурсию, которая впоследствии ненавязчиво превратилась бы в экскурсию к ее постели. Но только начав общаться с Беном, Лил позабыла про все свои планы, так как молодой студент-хирург просто очаровал ее. Он был умным, харизматичным, да просто классным. Японке впервые захотелось вести себя более сдержанно, скромно, чтобы не показаться банальной шлюхой. Даже когда у них случался секс, Рен вела себя несколько зажато, что вообще ей было не свойственно. И если в мире и существовало что-то типа любви, то это, кажется, как раз она и была.   
Лил даже всерьез решила в этом признаться, сама, первая, в первый раз в жизни. А заодно признаться в своей "маленькой тайне". Эти отношения казались девушке на самом деле чем-то серьезным, чем-то правильным и... идеальным.

В тот день Лил даже позволила себе закурить, чего старалась не делать, чтобы не повредить прооперированные связки. После этого расставания Рен будто снова вернулась в свой подростковый возраст, когда ничего не радовало, все бесило, и хотелось единственного - сдохнуть. Снова всплыл комплекс своей неидеальности. Лил казалось, что Бен ее бросил и уехал, потому что она была недостаточно идеальна для него. Поэтому первую неделю она безостановочно трахалась, пытаясь доказать себе обратное, но не один партнер больше не давал такого удовлетворения. Во всем была виновата чертова эмоциональная привязка. Поэтому после этих безуспешных попыток Накамура снова начала пить сильные таблетки для похудения, которые вместе с комплексом ее постоянных гормонов и прочих необходимых лекарств, "делающих ее девушкой", вдарили по организму с такой силой, что тот просто сдался. И Рен снова оказалась на больничной койке, а потом снова в кресле перед психотерапевтом. Ее чуть не исключают из Института, но Лил вовремя берет себя в руки. Ей почти удается забыть, ну, или просто затолкать все эти чувства и воспоминания поглубже, убедить себя в том, что ничего не было. Ватсон, эти три месяца с ним, расставание, все просто приснилось ей. А теперь нужно просто жить дальше.   

Снова учеба, лекции, тесты, семинары, экзамены, подработка, случайный секс. Жизнь возвращалась в нормальное русло. Одно только отклонение было - интернет-друг.
Вообще-то, Накамура была не из тех, кто зависим от интернета, у нее в телефоне не было icq, да и на ноутбуке эта программа была просто потому что ее по стандарту установили вместе с остальным программным обеспечением. Слегка подсела на эту тему Рен когда делала какой-то реферат. Она упорно насиловала Google весь вечер, почти до самой ночи, пока не набрела на какой-то медицинский форум, где и познакомилась с этим неизвестным врачом. Разговорились, разобщались, и только из-за него Лил стала заходить в аську. Они стали довольно часто общаться, разговаривали обо всем и ни о чем, по настроению, Накамура понимала, что это просто интернет-друг, с которым вряд ли они когда-то пересекутся, чьего лица она не видела и, наверное, не увидит, чьего имени не знала, да и не стремилась узнать. Зато ему она могла рассказывать о чем угодно, быть настоящей, не притворяться скромной девицей, позже она ему рассказала и о том, что сменила пол. А тот нормально реагировал на все, и кого-то до боли напоминал, но память как будто нарочно защищала Рен от этой информации.   

Наконец-то, окончание учебы, интернатура, причем, Лил выбрала довольно интересный уклон для своей профессии. Она не стала психиатром, а прошла квалификацию на сексопатолога. И, надо признать, что Накамура была действительно хороша в своей области, она за один разговор вытягивала из человека столько, сколько он за всю жизнь о себе не узнал, вытаскивала наружу скрытые проблемы, заставляла своих пациентов спокойно говорить о сексе, без смущения и дискомфорта. Ее хвалили, советовали друзьям, но и немного побаивались. Сложно общаться с человеком, который при разговоре разбирает твои мозги по кусочкам и раскладывает эти кусочки по полочкам.
После расставания с Ватсоном Рен достаточно изменилась, на первый взгляд она казалась все тем же хрупким цветком, красивой и нежной девушкой, но стоило с ней заговорить, как собеседник тут же робел  начинал нервничать. Свободно общаться с этой девушкой теперь могли только люди похожего склада характера, действительно морально сильные индивиды. Но такие встречались не часто, потому личная жизнь так и не клеилась, хотя Накамура особо и не стремилась снова к серьезным отношениям. Она не считала, что кто-то достоин ее компромиссов.
Единственный достойный этого человек несколько лет назад исчез из ее жизни, выставив полнейшей идиоткой, но и многому научив.   

Стремление к идеальности все равно по-прежнему преследовало Лил и не давало ей покоя. В итоге в один прекрасный день она просто обратилась за помощью к своему интернет-другу, который был по счастливой случайности пластическим хирургом. Вообще-то, Рен не надеялась на то, что он согласится. В конце концов, их связь была всего лишь в сети, никто никому ничего не был должен. Но мужчина согласился. И вот она уже паковала вещи, чтобы отправиться к нему в Лондон, примерно в это же время они, наконец, решили обменяться фотографиями. Когда Накамура увидела фото, то она просто несколько мгновений сидела в прострации, уставившись в монитор, откуда на нее смотрел Бен Ватсон. Тот самый Бен, которого она так надеялась, что забыла. Но ни черта подобного. Все эмоции, так прочно упрятанные в себя, снова всплыли. Лил даже разревелась бы, если бы умела это делать. Ей до ужаса не хотелось снова пересекаться со своим бывшим, но сдавать назад было уже поздно. Согласие получено, билеты куплены, планы составлены. Японка просто понадеялась, что сможет держать себя в руках.
Ей удалось. Она смогла вести себя с Ватсоном холодно и отстранено, будто тот в действительности уже давно ничего для нее не значил. И, тем не менее, они поженились. Нет, это не свадьба мечты, просто фиктивное соглашение, чтобы не тратить деньги на визу и прочее, и легко получить гражданство. Хотя Накамура потом несколько раз и пожалела об этом, так как Бенджамин поставил ей условие о том, что она не получит развод, пока полностью не расплатится за все операции. Но тот, по крайней мере, выполнил свою часть договора и сделал ее практически совершенной. Но видеть его теперь каждый день и при этом демонстрировать полнейшее безразличие было довольно сложно, помогали случайные связи. Днем Лил пропадала на работе, все еще по профессии сексопатолога, которая ее полностью устраивала, а вечера отдавала случайным знакомым, забываясь в их объятьях. В их общий дом приходила только изредка, чтобы поспать, переодеться, принять душ.
И в один из таких обычных дней она также возвращалась домой с какой-то вечеринки, ее провожал какой-то парень, имени Рен не помнила, но поцеловала его на прощание, а потом пересеклась с Беном, который не спал. И он не просто не спал, он был взбешен. Так называемый муж впервые ее ударил, хотя раньше боялся даже просто прикоснуться. Это был первый его срыв за всю их совместную жизнь. Какое-то сумасшествие, окончившееся страстным сексом. для Лил это было как разбередить старые раны, но она понимала, что Бенджамин все равно ничего к ней не чувствует, по крайней мере, была убеждена в этом, поэтому и не торопилась снова в чем-то признаваться. Нет. Хватит с нее одного унижения.
И после этого все пошло по идиотскому сценарию, а ля"они были созданы друг для друга, но тупили по-страшному". Периодически снова занимались сексом, иногда были даже всплески какой-то нежности, но каждый продолжал удерживать вокруг себя кирпичную стену.     

6.Связь с вами
кину админу в ЛС по желанию.

7.Пробный пост.
с другой ролевой, если позволите.
Вы никогда не замечали, что люди, говоря одно, подразумевают совершенно другое? То есть зачастую чужие слова приходится сначала делить на четыре и только потом воспринимать в серьез. Ну, наверное, просто потому что люди по природе своей лицемеры, и смелости и прямоты им не хватает, чтобы сказать все искренне. Вместо «я скучала» - «о, ты уходила? Я и не заметила», вместо «мне плохо без тебя» - «мне плевать на тебя», вместо «ты нужна мне» - «исчезни из моей жизни». И ведь артистизма хватает, чтобы это звучало до боли правдоподобно и убедительно. Это игры, в которые играют взрослые люди, причем, практически все, за редким исключением. Кира не была исключением, она тоже в эти игры играла, просила, чтоб ее выкинули, а означало это примерно следующее: «не отпускай меня, пожалуйста, никогда». Но нет, не в стиле МакКинни в подобных соплях признаваться, она же гордая и независимая, и так справится. Да пусть хоть все из ее жизни пропадут. Простите только, кто все? Кто все эти призрачные все? Друзья-знакомые? Встречные-поперечные-подлежащие? Вспомнить бы их имена на досуге.
На самом деле все заключались всего лишь в одном человеке. Наверное, это была такая особенность Кей, она могла целиком отдаваться только одному человеку, и при этом все остальные уже побоку, кем бы они ни были. Но если уж появлялся кто-то… нет, Кто-то, то он занимал центр вселенной, только этот человек имел доступ ко всем кнопкам, ко всем манипулирующим ниткам, только он мог возродить и уничтожить. Только он заставляет чувствовать, и не важно, что это за чувства: боль, гнев, счастье, любовь, возбуждение. Самое главное, этот человек заставлял чувствовать себя живой. И если после того, как не стало Джульетты, МакКинни показалось, что она умерла, то ожила она только с появлением Астории. Но, видимо, это было временным явлением, потому что нашла коса на камень, она уходит.
Кира медленно делала глубокую затяжку, наблюдала за тем, как Скуиллер отчаянно пытается вырваться из комнаты, и с ужасом, да-да, с ужасом, который, правда, не выдал ни один мускул на лице, осознавала, что она на самом деле выходит. И было страшно, и больно, и обидно, и снова хотелось прибить Тори. Сделать ей, черт возьми, также больно. Нет, еще больнее. Ну, какого х_я? Уходишь? Уходи! Зачем же при этом прокручивать душу через мясорубку? И Кей искренне не понимала, делает ли это Астория специально, из мести, или это все самопроизвольно получается, но было чертовски неприятно. Сначала она наступила тебе на больную мозоль, упомянув про «детские выходки», и МакКинни еще удивлялась, как ей до сих пор удается сдерживаться. Сколько раз ей приходилось слышать, что ведет себя как ребенок, от той, которой уже нет, и как же это бесило. Кире казалось, что она никогда достаточно не поумнеет, чтоб действительно ощущать себя взрослой, наверное, она на самом деле часто вела себя по-идиотски и по-детски, но когда тебя в это тыкают рожей… В общем, для брюнетки это было сродни красной тряпки для быка.
А затем контрольный выстрел – «прошу любить меня». Сие чуть не вызвало истерический смех, потому что МакКинни даже не знала, как на это реагировать. Любить? Хм, любить… Мысленно попробовать это слово на вкус. Но простите, бл_ть, а чем мы все эти месяцы занимались?! В бирюльки играли? Притворялись? Изображали чувства? Бросались пустыми словами? Неужели все было настолько убого, что Астория так и не почувствовала, что ее любят? Кира вплелась пальцами свободной руки в волосы и сжала у корней, потому что стало как-то совсем больно, и от марихуаны почему-то затошнило. Или ее просто затошнило?   
Но к черту слова, действия Скуиллер били гораздо больнее слов, если это вообще было возможно. Впрочем, возможно. Хуже может быть всегда, без исключений. Так вернемся к действиям, Тори с таким рвением пыталась сбежать из комнаты, будто бы находиться на расстоянии ближе, чем на сто метров, дышать одним воздухом, было настолько ей отвратительно, что она готова была чуть ли не выломать гребанную дверь. Только бы поскорее сбежать уже, наконец, от своих тридцати трех несчастий в лице одного человека. Кей поморщилась, а затем отвернулась и углубилась в курение. По двум причинам: первая – ей не хотелось смотреть на процесс очередной потери, вторая – косяк нельзя было так просто взять и выкинуть на улицу, поэтому следовало поскорее докурить. Хотя у МакКинни уже появилось неадекватное желание пойти помочь Тори с поиском ключей или самой выйти через окно и решить все проблемы. Причем, последний вариант являлся наиболее гуманным.
Когда Кира докурила и снова повернулась в сторону своей пассии, та уже поднимается с пола, с потрясающей грацией ударяясь головой об стол. Глаза заплаканы. И самой хочется разреветься оттого, что человеку настолько плохо, и причина – ты. Но слез нет, внутри слишком пусто, чтобы с глаз упала хоть одна капля. И замешательство. Может быть, действительно пора уже отпустить ее? Прекратить за раз мучения для обеих. Скуиллер быстро найдет себе кого-нибудь другого, кого-нибудь, кто, вероятно. Больше бы ее ценил. Прислушивался бы к ней. Обращался более нежно, а не так грубо, как это всегда делала МакКинни. Но, с другой стороны, какого черта? Не мы ли ответственны за тех, кого приручили? И если даже Астория них_я не чувствует и не понимает, то Кира вообще-то к ней привязалась, приросла, нитками, бл_ть пришили по живой коже, и ничего уже с этим не сделаешь, не изменишь. Пусть теперь терпит, потому что… Ну, потому что если не будет терпеть, то Кей одна дорога – обратно в объятья к кокаину. А брюнетке отнюдь не хотелось менять свои чувства на замену эмоций, которая приходила после употребления порошка. Когда любить и трахаться можешь только под кайфом.
Девушка соскочила с подоконника и снова подошла к Скуиллер, пообещав себе, что если та снова попытается сбежать, то приложит об ее голову что-нибудь тяжелое. Возможно, это будет стул. Ну, или томик Генри Райдера. В общем, чтоб сразу отшибло все идиотские мысли из этой милой головки.
Выдох. На секунду прикрыть глаза. Снова взглянуть в это лицо, ставшее уже до боли родным. Внимательно проследить за очередной соленой капелькой, скатившейся по щеке.
- Я тебя, бл_ть, люблю! – громко. Пощечина. Еще громче. Сбившееся дыхание.
Рука горит, а сама девушка немного сумасшедшим взглядом наблюдает за краснеющей кожей. Впрочем, нет. Кира ни на секунду не пожалела. Это было за все, за все то, что пришлось прочувствовать за какие-то жалкие несколько минут, за все слова, которых пусть и было мало, за все мысли о разрыве, за все сомнения в чувствах, да за все сразу. А заодно самый лучший способ остановить истерику, а так как Тори совершенно не могла контролировать свои слезы, то это была именно истерика. Ну, или что-то похожее, потому как по истерикам из них двоих была больше МакКинни со своей расшатанной психикой. Кто знает, может ей бы не помешало профилактическое лечение в какой-нибудь милой психиатрической больничке.
Но пока Астория не успела сориентироваться и не высказать матом, что она думает по поводу пощечин, Кей перехватила ее за запястье и оттащила к кровати, на которую заставила вновь усесться, надавив на плечи. Властность и грубость – хорошо или плохо, но это были неотъемлемые качества Киры. С этим можно было только смириться и привыкнуть.
- Слушай, я знаю, я, наверное, самый дерьмовый вариант, который только можно выбрать в качестве партнера, но ты ведь сама выбрала меня. Я тебя не насиловала, не принуждала, я просто предложила тебе те чувства, какие я еще могу испытывать, и ты не отказалась от них. А теперь, что? Поняла, что товар некачественный и собираешься выкинуть на помойку? – на последней фразе Кира практически запнулась, потому что до нее самой доходил смысл слов, и этот смысл отчаянно не нравился, потому что он слишком походил на правду, по крайней мере, в голове брюнетки. – И, бл_ть, не смей так делать, слышишь?!
А вот это уже была незапланированная реплика, вырвавшаяся на истерических нотках, и опять очень хотелось зареветь, но МакКинни не могла, ее просто колотило всем телом, но слезы если даже и были, то просто не находили выхода. На самом деле это было к лучшему, потому что Кира прекрасно осознавала, что стоит ей сорваться на плачь, и она уже перестанет контролировать ситуацию вообще. А тогда Астория, мать ее, Скуиллер точно воспользуется моментом и сбежит. Правда, это сделает, а у МакКинни просто не будет сил, чтобы ее остановить. Честно говоря. И сейчас-то особо не было идей по этому поводу, потому что вся пламенная тирада могла вообще ни на секунду не вдохновить Тори, и сейчас она может просто озвучить эффектный посыл и уйти. Возможно, ее задержит дверь, но если срочно что-то не предпринять, то это будет не надолго. И это паника. Паника заставляет делать людей странные, порой, глупые, иногда совершенно неадекватные вещи…
Кира медленно опустилась на колени рядом с кроватью, на которую ранее усадила Асторию, умостившись между ее колен. Ладони все еще лежали на плечах и сейчас они медленно скользнули одна на шею, другая – на затылок, налаживая визуальный контакт глаза в глаза. Две, три, пять… сколько там секунд прошло, прежде, чем МакКинни снова заговорила? Не важно, но голос у нее опять охрип.
- Прости меня, - и нет, после этой фразы она совершенно точно больше не могла смотреть Скуиллер в глаза, потому что одному Богу известно, каких усилий стоило произнести всего два этих слова. Это даже сложнее, чем «я тебя люблю». И по той простой причине, что Кира сейчас отчаянно не хотела смотреть в глаза и слышать ответ, она не нашла ничего умнее, кроме как притянуть Тори ближе к себе, увлекая в поцелуй, больше похожий на укус.                     

8. Ключ.
Верно.

9.1 ссылка на нашу рекламу.
http://farenheit.rusff.ru/viewtopic.php … p=25#p4264